Неточные совпадения
Когда он вышел из дома на площадь, впечатление пустоты исчезло, сквозь тьму и окаменевшие в ней деревья Летнего сада видно было
тусклое пятно белого здания, желтые пятна
огней за Невой.
На Невском стало еще страшней; Невский шире других улиц и от этого был пустынней, а дома на нем бездушнее, мертвей. Он уходил во тьму, точно ущелье в гору. Вдали и низко, там, где должна быть земля, холодная плоть застывшей тьмы была разорвана маленькими и
тусклыми пятнами
огней. Напоминая раны, кровь, эти
огни не освещали ничего, бесконечно углубляя проспект, и было в них что-то подстерегающее.
Появились пешие полицейские, но толпа быстро всосала их, разбросав по площади; в
тусклых окнах дома генерал-губернатора мелькали, двигались тени, в одном окне вспыхнул
огонь, а в другом, рядом с ним, внезапно лопнуло стекло, плюнув вниз осколками.
Я взглянул на костер. Дрова искрились и трещали.
Огонь вспыхивал то длинными, то короткими языками, то становился ярким, то
тусклым; из угольев слагались замки, гроты, потом все это разрушалось и созидалось вновь. Дерсу умолк, а я долго еще сидел и смотрел на «живой
огонь».
— Прошу вас, — ближе к делу! — сказал председатель внятно и громко. Он повернулся к Павлу грудью, смотрел на него, и матери казалось, что его левый
тусклый глаз разгорается нехорошим, жадным
огнем. И все судьи смотрели на ее сына так, что казалось — их глаза прилипают к его лицу, присасываются к телу, жаждут его крови, чтобы оживить ею свои изношенные тела. А он, прямой, высокий, стоя твердо и крепко, протягивал к ним руку и негромко, четко говорил...
Огни в домах ещё не зажигались,
тусклые пятна окон смотрели друг на друга хмуро, недоверчиво, словно ожидая чего-то неприятного.
— Кабы мне ноги Господь дал, да я бы на четвереньках на Смородинку уполз, — часто говорил Маркушка, и его
тусклые глаза начинали теплиться загоравшимся
огнем. — Я и по ночам вижу эту жилку… как срубы спутают, как Кайло с Пестерем забой делают… Ох, хоть бы одним глазком привел Господь взглянуть на Смородинку!..
Баба ушла в будку.
Тусклым светляком приполз сторож, возвращавшийся с линии. Он поставил фонарик на скамейку,
огнем к стенке и тоже скрылся в избушке.
Огонь погас. На линии все стихло. Только огоньки по направлению к Москве тихо мерцали, смешиваясь и переливаясь.
Между тем Вадим остался у дверей гостиной, устремляя
тусклый взор на семейственную картину, оживленную радостью свидания… и в его душе была радость, но это был
огонь пожара возле тихого луча месяца.
Под дымной пеленою ладана трепещущий
огонь свечей казался
тусклым и красным; богомольцы теснились вокруг сырых столбов, и глухой, торжественный шорох толпы, повторяемый сводами, показывал, что служба еще не началась.
И в ту самую ночь, когда пароход шлепал колесами по спокойному морю, дробясь в мрачной зыбучей глубине своими
огнями, когда часовые, опершись на ружья, дремали в проходах трюма и фонари, слегка вздрагивая от ударов никогда не засыпавшей машины, разливали свой
тусклый, задумчивый свет в железном коридоре и за решетками… когда на нарах рядами лежали серые неподвижные фигуры спавших арестантов, — там, за этими решетками, совершалась безмолвная драма.
В восемь часов вечера Ашанин вступил на вахту, сменив Лопатина. В темноте вечера туман казался еще непроницаемее. С мостика ничего не было видно, и огоньки подвешенных на палубе фонарей еле мигали
тусклым светом. Ашанин проверил часовых на баке, осмотрел отличительные
огни и, поднявшись на мостик, чутко прислушивался в те промежутки, когда не звонил колокол и не гудел свисток.
За ним светился другой
огонь, за этим третий, потом, отступя шагов сто, светились рядом два красных глаза — вероятно, окна какого-нибудь барака — и длинный ряд таких
огней, становясь всё гуще и
тусклее, тянулся по линии до самого горизонта, потом полукругом поворачивал влево и исчезал в далекой мгле.
Представьте вы себе такую картину. Хмурое петербургское утро глядит в эти
тусклые окна. Около печки старуха поит детей чаем. Только старший внук Вася пьет из стакана, а остальным чай наливается прямо в блюдечки. Перед печкой сидит на корточках Егорыч и сует железку в
огонь. От вчерашнего пьянства у него тяжела голова и мутны глаза; он крякает, дрожит и кашляет.
В конце пути тропинка шла вверх и около церковной ограды впадала в дорогу. Здесь офицеры, утомленные ходьбой на гору, посидели, покурили. На другом берегу показался красный
тусклый огонек, и они от нечего делать долго решали, костер ли это,
огонь ли в окне, или что-нибудь другое… Рябович тоже глядел на
огонь, и ему казалось, что этот
огонь улыбался и подмигивал ему с таким видом, как будто знал о поцелуе.
Мы вышли на палубу. Светало.
Тусклые, серые волны мрачно и медленно вздымались, водная гладь казалась выпуклою. По ту сторону озера нежно голубели далекие горы. На пристани, к которой мы подплывали, еще горели
огни, а кругом к берегу теснились заросшие лесом горы, мрачные, как тоска. В отрогах и на вершинах белел снег. Черные горы эти казались густо закопченными, и боры на них — шершавою, взлохмаченною сажею, какая бывает в долго не чищенных печных трубах. Было удивительно, как черны эти горы и боры.
На одном конце стола, покрытого длинною полостью сукна, стоял ночник,
огонь трепетно разливал
тусклый свет свой по обширной гриднице; на другом конце его сидела Марфа в глубокой задумчивости, облокотясь на стол. Ее грудь высоко подымалась, ненависть, злоба, сожаление о сыновьях сверкали в ее глазах.
Внутри дома, в задней угольной комнате, трепетал в медном, заржавленном ночнике
огонь, скупо питаемый конопляным маслом, и бросал
тусклый свет на предметы, в ней находившиеся.
На одном конце стола, покрытого длинной полостью сукна, стоял ночник:
огонь трепетно разливал
тусклый свет свой по обширной гриднице; на другом конце его сидела Марфа в глубокой задумчивости, облокотясь на стол. Ее грудь высоко вздымалась. Печаль, ненависть, злоба, сомнение о сыновьях сверкали в ее глазах.
Да, господа, тут в юрте, близ
тусклого вонючего
огня, я нашел моего честного старца, и в каком ужасном, сердце сжимающем положении!
В сквере около храма Христа Спасителя они сели на гранитный парапет над площадью Пречистенских ворот. Внизу, за спиною, звеня и сверкая, пробегали красноглазые трамваи, вспыхивали синие трамвайные молнии, впереди же была снежная тишина и черные кусты, и
тусклым золотом поблескивали от
огней внизу главы собора. Говорили хорошо и долго.